Санкционированное самоубийство

Интересно, кого-нибудь удивили результаты прокурорской проверки по факту самоубийства Яны Поляковой? Вряд ли.

Непонятно, зачем вообще солигорские прокуроры извели пару листков бумаги: могли бы и не трудиться над составлением слов в предложения, а сразу после ее смерти компетентно заявить, что никакого доведения до самоубийства не было. «В доме повешенного не говорят о веревке, потому что ныне его палач мирно живет в этом доме».

Так что прокурорские выводы были известны заранее. И едва ли кто-нибудь всерьез ждал результатов этой объявленной, но не проведенной проверки. Ждали другого. Например, заявлений Совета Европы, ОБСЕ, Евросоюза об «озабоченности в связи с самоубийством правозащитницы Поляковой» и призывами к белорусским властям всесторонне расследовать этот трагический случай. Никто не произнес ни слова. И 16 марта, когда министры иностранных дел Евросоюза решили приостановить визовые санкции в отношении Лукашенко, никто из них не вспомнил о Яне.

Впрочем, плевать на эти туристические санкции: счастья Лукашенко они не принесли. За полгода свободного передвижения он так никуда и не съездил, кроме Сербии и Армении. Так что будь он еще хоть девять, хоть все двенадцать месяцев вычеркнутым из списка персон нон грата, Эйфелевой башни и Трафальгарской площади ему не видать. Потому что на туристическую путевку денег жалко, а по делам – никто не позовет.

Но, принимая решение, евросоюзовские министры не сказали честно: «Да и хрен с ним, пусть ездит, куда хочет, - нам-то что с того?» Они радостно поприветствовали «отдельные положительные шаги, предпринятые властями Беларуси».

Интересно, знала ли Яна, что судья Буравцов, приговоривший ее к «химии», на самом деле всего лишь сделал отдельный положительный шаг? Догадывалась ли, что Ксенофонт Суперфосфатов ушатом дерьма всего лишь щедро орошает ступеньки, по которым шествуют отдельными положительными шагами? Конечно, нет. Если бы понимала – не дожила бы до петли. Она умерла бы раньше – от омерзения.

Правда, в наше время от омерзения умирают редко. Даже те, кто иногда читает принудительно существующую «Советскую Белоруссию», в большинстве своем выживают. И иногда хотят дать в морду какому-нибудь существу вроде Ксенофонта Суперфосфатова. Все, кто читал ту заметку, убеждены, что за псевдонимом скрывается главный редактор Павел Якубович. Правда, у меня есть другая версия. Раньше все то же самое (бездарная совковая пропаганда) публиковалось под не менее веселеньким псевдонимом «Катя Прянник». За долгие годы работы в женском платье Катя Прянник устала и сменила пол. А чтобы ее все-таки узнавали (она же очень хочет, чтобы ее узнавали, ведь прежняя перестроечная известность растаяла лет пятнадцать назад), Катя придумала себе новое имя: Ксенофонт Суперфосфатов. Хотя могла бы не беспокоиться об узнавании: ее выдает собственная безграмотность.

Когда Катя Прянник, она же Ксенофонт Суперфосфатов, с наслаждением описывала, как однажды Яна пила «кофе эспрессо» и мечтала о славе, - на этом можно было бы поставить точку. Сегодня даже детсадовец знает, что «кофе эспрессо» - это такое же «масло масляное», как, например, «рыба фиш» или «водка саке». Только носитель всех этих ситцевых в цветочек имен может этого не знать. Так что его в любом случае опознают: Катей или Ксенофонтом, живым или мертвым, но опознают. Потому он и распорядился сразу после смерти Яны Поляковой убрать ту заметку со своего сайта. Нет заметки – нет автора. А что касается бумажной версии, так кто ж ее читает, если на газету подписываются исключительно в принудительном порядке? Так что не было ничего. Никто Яну Полякову до самоубийства не доводил, сама повесилась, что и отметили министры иностранных дел Евросоюза как отдельные положительные шаги. Всем спасибо.

Идет диалог, приближающийся к братанию Лукашенко с Западом, и попавших в жернова этого слаженного процесса обе стороны по обоюдному согласию не замечают. По крайней мере, до их смерти. Но смерть обычно становится тем похмельем, после которого мозги хотя бы одной из сторон начинают работать, и приходит жуткое трезвое осознание уродства происходящего. Правда, после смерти чешского студента Яна Палаха, который облил себя бензином на Вацлавской площади Праги, до похмелья и осознания прошло два десятка лет. (Какое все-таки странное фонетическое совпадение: Ян Палах – Яна Полякова!) А еще через двадцать лет Чехия размышляет, не пригласить ли Лукашенко в Прагу…

Она повесилась тихо, чтобы не разбудить маму. И никому ничего не сказала. Но я не хочу тратить двадцать лет, чтобы понять, чего хотела Яна Полякова, в свои последние минуты сжимая в руках веревочную петлю: чтобы мы совсем забыли о ней - или чтобы вспомнили наконец о себе?

Яна уже ничего не объяснит. Так что решать – нам. Тем, кто остался.