ИНТЕРВЬЮ. Евгений Афнагель: Жизнь и должна быть такой, чтобы дух захватывало

Сага о конунге из современной Беларуси.

О Евгении Афнагеле, одном из лидеров Белорусского Национального Конгресса, координаторе «Европейской Беларуси», земля полнилась слухами еще в начале 2000-х.

«Надежен, как швейцарский банк», «молчун и конспиратор», «пройдет десятки километров и не устанет», «он и его команда – просто ядерная смесь», - говорили знавшие и не знавшие его люди.

Журналисту Charter97.org довелось встретиться с оппозиционным политиком в Варшаве и поговорить с ним о том, каким был путь Евгения Афнагеля в сопротивление и как он видит свое будущее:

- С чего все началось? Как ты попал на свою первый митинг?

- Это была одна из первых оппозиционных демонстраций в новейшей истории Беларуси – акция на Дзяды 1989 года, которая начиналась на Московском кладбище в Минске и закончилась недалеко от Куропат. Мне было всего девять лет. Помню, что меня на акцию взял мой отец.

Запомнились пару ярких моментов. Отец купил небольшой бело-красно-белый флажок за один рубль, дал его мне и сказал: это настоящий флаг твоей страны. Я знал, что официальная символика другая, регулярно видел красные полотнища на улицах и в телевизоре. Не думаю, что тогда я понимал, что держу в руках будущий государственный символ, но ощущение значимости и какой-то внутренний подтекст этого поступка я почувствовал. Иначе бы, наверное, не запомнил. Кроме того, я видел вокруг десятки людей с такими же флагами. И понял, что я – один из них.

Помню длинную колонну, которая, как я понимаю сейчас, шла по улице Калиновского. Почему-то очень хотелось попасть в начало этой колонны. Мы сели в троллейбус и проехали пару остановок по ходу шествия. Я помню, как зашел в троллейбус, держал этот флаг и ловил взгляды людей: где-то восхищенные, где-то недоумевающие. Но внимание всех было приковано именно к этому флагу, тем более что через окно было видно огромную колонну с десятками таких же флагов.

- Насколько сильно на твои взгляды повлияли семья и родители?

- С самого детства, сколько себя помню, мне рассказывали о реальной истории Беларуси. Я знал и про Великое княжество Литовское, и про Белорусскую Народную Республику. Родители подчеркивали, что мы не советские люди, а самостоятельная нация с длинной, героической и безумно интересной историей, что мы отличаемся от других народов. Кроме того, они работали в издательстве «Белорусская советская энциклопедия». Белорусский язык был их рабочим языком и, естественно, часто звучал дома.

Отец часто слушал западные радиостанции, которые глушились, – «Голос Америки», «Радио Свобода». Какие-то вещи из услышанного обсуждались в семье, особенно в конце 80-х, когда произошли кровавые события в Вильнюсе, Баку, Тбилиси.

Кроме того, с самого детства я знал о том, что мои предки по материнской линии были раскулачены, а некоторые из них сосланы в Сибирь. Прадеда по отцовской линии, Владимира Ивановича Афнагеля, который был членом партии кадетов, в 1918 году расстреляли большевики.

Вот все это в комплексе на меня и повлияло. Не могу сказать, что был какой-то четкий момент, в который я понял, что я – белорусский патриот, националист. Это вызревало потихонечку, постепенно, с раннего детства.

- А школа? Учителя? Были такие, которым ты благодарен за свое мировоззрение?

- Естественно, огромную роль сыграла и школа, точнее отдельные преподаватели, особенно, учителя истории, и литература, и круг общения в целом. Но влияние семьи, воспоминания о предках было все-таки определяющими.

Сейчас, кстати, родители шутят, что участие в движении сопротивления заложено на генном уровне. Один мой дед, Евгений Владимирович Афнагель, в честь которого меня назвали, во время Второй мировой войны принимал активное участие в деятельности Минского подполья, в 1942 году основал подпольную типографию в Троицком предместье, издавал и распространял газеты и листовки. Второй дед, отец мамы, Василий Иванович Курач был бойцом партизанского отряда, который успешно действовал на территории Березинского и Кличевского районов.

- А какую первую серьезную книгу ты прочитал на белорусском?

- «Кароткі агляд гісторыі Беларусі» Вацлава Ластовского. Это была такая тонкая книжка, с бело-красно-белым флагом и гербом «Погоня» на обложке, изданная в самом конце 80-х годов.

Кстати, какие-то крупицы реальной истории Беларуси просачивались и в советское прошлое. Помню, что в детстве, листая 12-томную «Белорусскую советскую энциклопедию», изданную еще в конце 70-ых — начале 80-ых годов я наткнулся на статью о гербе «Погоня». Правда, там говорилось, что его использовали «буржуазные националисты».

- Поэтому ты решил поступать на исторический факультет БГПУ?

- До восьмого класса я учился в обычной минской школе №35 на улице Азизова. А потом одну из школ рядом переделали в гимназию с педагогическим уклоном. Родители решили, что закончить среднее образование там будет для меня лучше.

Не могу сказать, что у меня с детства было огромное желание становиться учителем или преподавателем. Но наступили 1990-е. Беларусь стала независимым государством. В обществе быстро распространялись те знания, которые еще недавно были запрещенными, можно сказать «эксклюзивными». Захотелось быть как-то к этому причастным. Идея «учить», рассказывать о том, кто мы на самом деле стала привлекательной. Это было главной причиной, по которой я поступил именно на исторический факультет.

- Какая атмосфера была тогда на истфаке?

- Отличная. Были классные преподаватели, декан и замдекана. Многие из них ходили с бело-красно-белыми значками. Особенно хочу отметить преподавателя археологии Лявона Колядинского.

А ведь это был 1996 года, когда уже прошел «референдум» по смене государственной символики. Но треть предметов были на белорусском языке, абсолютно свободно распространялась независимая пресса, подпольная литература, у которой тогда открылось «второе дыхание». В университете была атмосфера свободы, доверия и взаимопомощи. Никто тогда не думал, что Лукашенко – это надолго.

Большинство студентов были настроены против власти. На площади Независимости, прямо под нашими окнами, проходили акции оппозиции. В университете были занятия, а совсем рядом шли бессрочные митинги осени 1996 года.

Помню, что многие вместо пар были на этих митингах. Ходили на них после занятий. Никто этого не скрывал, всем было об этом известно. Была какая-то абсолютная уверенность, что вся эта «байда» с Лукашенко довольно быстро закончится.

- «Молодой фронт» был твоей первой организацией? Расскажи, как и почему ты туда вступил?

- Я еще в «октябрятах» успел побывать (смеется).

А в «Молодой фронт» я вступил осенью 1996 года благодаря белорусской музыке и Виталию Супрановичу. Белорусские рок-группы – «Мроя», «Бонда», а потом «Крама», «Улисс» - слушал давно, еще с начала 90-х. Виталий Супранович был одним из самых известных в Минске распространителей белорусских аудиозаписей, у которого я часто покупал кассеты. А в один из осенних дней 1996 года он сказал: пошли, сходим на одну классную тусовку. И привел меня Управу Белорусского народного фронта.

Кстати, это был второй раз, когда я оказался на Управе БНФ. Как-то в 11-м классе я писал реферат по истории на тему «БНФ и национально-культурное возрождение Беларуси» и приходил на Управу за литературой.

И вот во второй раз я пришел туда вместе с Супрановичем. Это был четверг. Внутри было под сотню человек, выступал Павел Северинец. После того четверга я и остался в «Молодом фронте».

К тому времени я уже жил в Московском районе Минска, потому принимал участие в работе Койдановской Рады Молодого Фронта – КРАМФ.

- А как у тебя получилось возглавить КРАМФ?

- На честных демократических выборах (смеется).

- Где-то через полтора года после того, как руководитель КРАМФ Дмитрий Калубович был вынужден из-за политических преследований уехать из страны, меня выбрали на его место.

- Хорошо, а что такое «стена КРАМФа»? Про нее ходили самые невероятные рассказы…

- Причиной, видимо, была наша самая первая листовка с призывом присоединяться к «Молодому фронту».

У нас было специальное место встречи, в котором мы каждую неделю собирались. Сначала это было помещение на чердаке в здании напротив РОВД Московского района. А потом – небольшой деревянный дом в районе пересечения улиц Железнодорожной и Щорса.

Каждую неделю там проходили встречи и планировались мероприятия. В листовке мы указали место сбора для новых людей, которые хотят к нам присоединиться. Звучало это примерно так: «Мы ждем вас на остановке «улица Щорса» у белой стены».

Может быть сейчас это выглядит забавным, но тогда, когда не было сотовых телефонов и пейджеров, был придуман такой маркер, чтобы обозначить место встречи с новыми людьми.

- Почему вы всей командой вступили в движение сопротивления «Зубр»?

- Прошло четыре года активного сопротивления, начиная с весны 1996 года. Были массовые акции, были десятки тысяч людей в центре Минска, были «Марши свободы». Но оппозиция оставалась раздробленной, ни у кого не было плане действий, стратегии победы.

В сентябре 2000 года произошла революция в Сербии. А в следующем году планировалось проведение президентских выборов в Беларуси.

Не только среди моих друзей и соратников, но и в обществе в целом обсуждалось, насколько применим опыт легендарного сербского «Отпора» к нашей ситуации. Мы считали, что нужно создавать широкое молодежное движение, куда бы входили не только белорусскоязычные патриоты, как в «Молодой фронт», но и все сторонники перемен. Нужно было привлекать в сопротивление широкие массы молодых людей, которые никак не были задействованы в демократическом движении.

Так постепенно возникла идея того, что нужен «Зубр».

Мы к тому времени уже общались с лидерами гражданской инициативы «Хартия'97», в частности, с Дмитрием Бондаренко, с активистами других оппозиционных организаций.

А 14 января 2001 года около 50 молодых людей, среди которых были и я, и мои друзья, собрались в Беловежской пуще. Тогда и было принято решение, что мы создаем движение ненасильственного сопротивления, цель которого – свержение диктатуры в Беларуси.

В Беловежской пуще собрались совершенно разные люди – как входившие в какие-то организации, так и совершенно новые.

И буквально через несколько дней закипела работа: по всей стране появились граффити «Зубр». Люди стали задавать вопросы, интересоваться.

Затем состоялась первая пресс-конференция «Зубра», на которой объявили о целях движения. Могу точно сказать, что у белорусов тогда действительно появилась надежда, что в 2001 году чего-то можно добиться.

«Зубр» появился сразу и везде. Буквально со старта стало понятно, что это движение совершенно нового типа. Появились классные стикеры, граффити, начались яркие акции, которые кардинально отличались от того, что было раньше.

После перфоманса «Окончательный диагноз» диктатура перестала быть страшной. Лукашенко стали воспринимать как безумного клоуна. Над ним смеялись все. В центре Минска бегали люди в масках диктатора, имитируя его игру в хоккей. Буквально за несколько месяцев движение охватило всю страну. Такого в Беларуси действительно еще не было.

- Помню, как на одной из акций «Зубра» была сказана фраза: «У Афнагеля больше всего людей». Как тебе удалось создать такую сильную команду?

- Команду не может создать один человек. Это результат общей работы людей, объединенных какой-то идеей, целью.

И наша команда «зубровского» периода - это заслуга всех. Уже к моменту создания движения у нас уже были Павел Юхневич, Алексей Левкович, Максим Абрамчук, летом 2001 года пришли Глеб Вязовский, Люба Кучинская и Никита Сасим, чуть позже - Максим Винярский, Ника Лозовская, Данила Борисевич. Многих людей, к сожалению, до сих пор назвать не могу ради их безопасности.

Как случилось, что у нас было много людей? Не думаю, что здесь есть какой-то секретный метод. Это было очень интересное, динамичное время. Мы верили в победу, делали, то, что нам нравилось и выкладывались по максимуму. Летом 2001 года наша команда встречалась с несколькими десятками новых людей каждый день. В «Зубр» приходили целыми дворовыми компаниями, классами, студенческими группами. Редко бывало, чтобы человек пришел в движение один.

- Твоя команда была знаменита не только численностью, но и своими традициями. Например, вы ходили в походы по Беларуси с серьезной нагрузкой. Какой была цель этих походов?

- Было важно, чтобы приходящие к нам люди не только распространяли листовки, газеты, клеили стикеры. Мы хотели, чтобы они постоянно узнавали что-то новое, становились более сплоченной командой, чтобы им было интересно. Для этого организовывались не только походы, но и летние лагеря, концерты, встречи с известными людьми.

Походы — это еще и закалка, и испытание. Люди возвращались из них немного другими.

Самым интересным и запоминающимся был поход 2002 года, который начался в Будславе. Мы прошли за две недели большой маршрут, преодолевая в день по 30-40 километров с полной нагрузкой. Путь пролегал через Кривичи, Нарочь, Лынтупы, Видзы, Богинское озеро, вдоль границы с Литвой и Латвией – до Браслава и Друи.

- Конспирацию тоже считали сильной стороной твоей команды. Что – из того, что можно рассказывать – запомнилось больше всего?

- Конспирация перестанет быть конспирацией, если о ней рассказывать. Расскажу лучше о том, как иногда она нарушалась. Тогда, в 2001 году мобильных телефонов практически не было. Для оперативной связи использовались пейджеры. Как правило, мы не передавали через них какую-то важную информацию, а просто оставляли сообщение «Перезвони» или «Нужно встретиться» и называли конспиративную кличку, которые менялись раз в неделю или даже чаще и придумывались спонтанно.

А поскольку звонили мы часто, в «Вессобеле» - компании, которая обслуживала наши пейджеры - нас уже узнавали. Операторы иногда добавляли к сообщениям что-то личное и даже слова поддержки.

- Ты знал, что кроме конспиративных кличек, тебя уважительно называли «конунгом»? Причем не только те, кто был в твоей команде.

- Это такая древняя и окутанная легендами история, что сейчас уже можно ее и не вспоминать. Ведь кличек, и подпольных, и со смыслом, было очень много.

- Помнишь ночь 9 сентября 2001 года, когда вы вошли в Дворец профсоюзов на Октябрьской площади? Что ты тогда чувствовал?

- Запомнилось ощущение того, что все возможно, что все в наших силах. Это просто захватывало.

Вечером 9 сентября на Октябрьской площади собрались около 5 тысяч человек, несмотря на то, что «единый кандидат от оппозиции» (Владимир Гончарик – ред.) был слаб и труслив. Мы без проблем заняли здание Дворца профсоюзов, которое стало штабом сопротивления. Кому-то пришла в голову идея вывесить над ним бело-красно-белый флаг. Павел Юхневич поднялся на крышу и уже через несколько минут над Дворцом развевался наш символ.

Потом кто-то предложил сыграть в футбол на Октябрьской площади. Разделились на команды – и сыграли в футбол. Гуляющих у входа омоновцев поздравляли с новым президентом. Все представлялось возможным. И казалось, что на утро у нас будет совсем другая страна. Тем более, что был план дальнейших действий, и все упиралось только в политическое решение кандидата в президенты Гончарика.

Но, к сожалению, утром эти иллюзии исчезли по двум причинам. Во-первых наблюдатели боялись и не хотели давать реальную картину результатов с избирательных участков. Во-вторых, проявилась трусость самого кандидата, который просто отказался от борьбы и призвал расходиться.

Несмотря на это активисты «Зубра» почти весь следующий день, 10 сентября, оставались в занятом Дворце профсоюзов, а над входом развевались флаги движения. И только к вечеру, когда окончательно стало понятно, что единый кандидат отказывается от борьбы, люди покинули здание.

Мы выходили с флагами, прошли через шеренгу ОМОНа, находившегося на Октябрьской, и покинули площадь.

Ночь с 9 на 10 сентября прошла с ощущением, что вот она, победа – до нее осталось пару шагов. А утром пришло понимание, что без нормального кандидата в президенты одних наших усилий недостаточно.

И это было исправлено только в 2010 году. Но и власти к этому времени тоже провели свою работу над ошибками.

- Чем именно кампания и Площадь 2010 года отличались от предыдущих?

- 2001 и 2006 год показали, что люди, выходившие тогда на Площадь, были намного круче, чем кандидаты в президенты. В 2010 году ситуация была другая, потому что кандидаты в президенты – Андрей Санников, Владимир Некляев, Николай Статкевич прямо говорили о Площади. Лидеры тогда сделали все, что в их силах, для того, чтобы приблизить перемены. Да, власти использовали грубую силу, стянули войска и милицию. Площадь закончилась брутальным разгоном. Все независимые кандидаты в президенты были задержаны, многие из них получили тюремные сроки.

Но винить в этом только режим нельзя. Мы — миллионы граждан страны, проголосовавших против Лукашенко 19 декабря, - не смогли защитить ни свой выбор, ни своих лидеров. Кандидаты в президенты оказались в этот раз круче, чем их сторонники. Может быть, это для кого-то прозвучит неприятно, но основной удар в 2010 году приняли на себя лидеры и их семьи. Конечно, были арестованы и сотни людей на Площади, но для подавляющего большинства из них это закончилось штрафами и «сутками». Добиться быстрого освобождения наших лидеров мы не смогли.

- А чем тебе лично запомнились выборы 2010 года?

- Я был главой Минского городского штаба кандидата в президенты Андрея Санникова. Координировал сбор подписей, а потом и агитационную кампанию в Минске.

То, что мне, да и, наверное, тысячам жителей столицы больше всего запомнилось – это настроения людей в 2010 году.

Это была, пожалуй, самая крутая политическая кампания в новейшей истории Беларуси. У нас была замечательная команда, были просто классные люди. Но главное – была настолько мощная поддержка людей, что к агитационным пикетам выстраивались очереди. Люди, которые стояли под флагами «Европейской Беларуси» и других независимых кандидатов, просто собирали митинги вокруг себя из желающих поставить подпись.

Только в Минске сотни людей были вовлечены в активную политическую деятельность и начали выходить на пикеты, чтобы агитировать за Андрея Санникова.

Наши контактные телефоны временами просто не справлялись с нагрузкой. Мы физически не успевали ответить всем, кто обращался с предложением помочь. Встречи с Андреем Санниковым собирали переполненные залы, когда люди не могли войти внутрь и слушали, собравшись у дверей.

Такой подъем и воодушевление не оставлял выбора властям. Поэтому понятна их реакция 19 декабря. Лукашенко осознал: если сейчас Площадь не разогнать с помощью милиции и войск – завтра его самого уже не будет.

- На Площади ты находился в самом центре событий – на постаменте памятника Ленину. Что ты видел оттуда и что запомнил больше всего?

- Площадь для меня не была каким-то сюрпризом. Кампания, которая прошла накануне, не могла закончиться ничем иным, кроме как десятками тысяч людей на Площади. Было понятно, что участников акции будет не просто много, а очень много. Было понятно, что если власть не ощетинится войсками и милицией, то будет просто снесена.

Что я увидел с высоты памятника? Во-первых, море людей, которому не было конца. Заполненный до отказа проспект – так, что терялся из виду хвост колонны. Праздничное настроение людей. Отличная самоорганизация и ответственное поведение участников акции. Казалось бы – полная свобода, город твой, но колонна была дисциплинирована и никаких инцидентов во время движения по проспекту не было.

Площадь Независимости была тоже заполнена людьми. Был момент, когда акция шла уже наверное час, и я заметил, что люди толпами продолжают прибывать на Площадь. Подходили со стороны вокзала, с улицы Свердлова, от почтамта – отовсюду.

Такое я видел только на фотографиях начала 90-х. Чувствовалось, что это исторический момент, что такое количество людей не может не добиться того, что оно хочет.

- Площадь стоила тебе пяти лет эмиграции. Но ты вернулся на родину и снова активно занимаешься политической борьбой. Почему?

- Да потому что без этого просто скучно жить. Сверхцели, борьба за них и приключения, связанные с этой борьбой, делают жизнь настоящей, наполняют ее смыслом.

Я помню, какими белорусы были 20 лет назад. У людей были цели, были мечты. Создавались организации, компании, бизнес, открывались газеты и журналы. Жизнь бурлила.

Сейчас большинство этих начинаний уничтожены. Почти все здоровое, что есть в обществе, зачищено. Огромное количество наших соотечественников ведут скучную, однообразную, часто бессмысленную и никчемную жизнь. Когда я встречаю каких-то старых знакомых, которые сейчас далеки от политики, лишний раз убеждаюсь, что наш путь – правильный. Ведь существование большинства из них достойно лишь жалости. Оно скучное, неинтересное, однообразное и серое.

Настоящая жизнь не должна быть такой. А чтобы она была такой, нужно ставить перед собой цель - не обязательно связанную с политикой - и идти к ней, невзирая на преграды. Белорусов несколько последних столетий приучали выживать, отбивая у них желание совершать подвиги, покорять вершины, просто бороться за себя.

Наша жизнь полна приключений, полна интересных людей и незабываемых моментов. Пусть они не всегда приятные. Но жизнь и должна быть такой — разной, со взлетами и падениями. Главное, чтобы от нее дух захватывало.

- Как один из лидеров БНК, ты сейчас занимаешься подготовкой празднования 100-летия БНР. Как получилось, что вокруг этой идеи объединились практически все демократические силы?

- На самом деле очень здорово, что ответственность у всех лидеров демократических сил возобладала над личными амбициями. Уже долгое время Беларусь находится в состоянии огромной угрозы для ее независимости.

В соседней России, обжегшись на опыте Украины, очень внимательно смотрят за тем, что происходит у нас. Оценивают, готова ли белорусы защищать свою независимость. Там понимают, что люди, которые в условиях диктатуры выходят на акции, будут в нужный момент защищать независимость страны, в том числе с оружием в руках. Надеюсь, по крайней мере, что понимают.

И акция 25 марта будет тестом для всех белорусов. Она должна показать реальную ценность независимости. Если на акцию выйдет тысяча-две человек, всем станет понятно: в лучшем случае столько же будут защищать страну. А этого очень мало. Поэтому очень надеюсь, что на акции 25 марта будут десятки тысяч людей.

На мой взгляд, именно столько вышло на День Воли в 2017 году. Это было видно по тому, сколько людей собрались в разных точках вокруг эпицентра событий. Очень важно, чтобы в этом году День Воли был массовым и прошел мирно. Потому что это покажет внешнему агрессору потенциал защиты нашей страны.

Думаю, что лидеры демократических сил почувствовали настроение в обществе. Если эта акция будет провалена – люди нам просто не простят. Все смогли сесть за общий стол и договориться о том, что массовая акция в День Воли пройдет в центре Минска и начнется на площади Якуба Коласа. И все согласились готовить эту акцию вместе. Такого единства демократических сил не было, наверное, с 19 декабря 2010 года. Но тогда оно было вынужденным, а сейчас – добровольное.

- А что думаешь про блокировку «Хартии-97»?

- Все мы знаем, что «Хартия-97» очень сильно раздражает белорусские власти. «Хартия» всегда писала об уличных протестах, задавала неудобные для властей вопросы, показывала пример солидарности со всеми, кто борется против несправедливости. Из-за этого сайт неоднократно блокировали, его журналистов убивали и бросали в тюрьмы. Несмотря на все, «Хартия-97» выстояла и остается самым популярным и известным независимым белорусским ресурсом. Уверен, что выстоит и сейчас.

- Кем бы ты хотел быть в демократической Беларуси будущего?

- Я за свою жизнь занимался различной деятельностью, был и учителем, и строителем, и журналистом, и переводчиком, и даже контрабандистом. Поэтому вопрос «кем быть?» для меня не стоит. Кем захочу — тем и буду. Самое главное - и у меня, и у миллионов белорусов появится возможность жить нормальной, полной жизнью.

Дело даже не в Лукашенко и диктатуре, дело в самоуважении. Как только человек начинает себя уважать – его жизнь обязательно меняется в лучшую сторону. Поэтому, наверное, с этого и стоит начинать путь к переменам для всей страны.

Справка Charter97.org:

Евгений Афнагель родился 7 февраля 1979 года в Минске.

Закончил Минскую педагогическую гимназию в 1996 году и Белорусский государственны педагогический университет имени Максима Танка в 2001 году.

Работал преподавателем, переводчиком, журналистом.

Один из основателей движения сопротивления «Зубр».

Координатор гражданской кампании «Европейская Беларусь».

Женат, детей нет.