19-летний экс-политзаключенный: Еду воевать в Украину

Тихон Клюкач заявил, что его борьба не закончена.

Бывший политзаключенный, 19-летний Тихон Клюкач в интервью «Радыё Свабода» говорит, что на днях уезжает в Украину — воевать в полку Кастуся Калиновского. Что касается перемен в Беларуси, то, по его мнению, других путей, кроме силового, сейчас нет.

Тихон Клюкач получил полтора года тюрьмы за то, что снимал на видео, как его подруга, 18-летняя Соня Малашевич, расписывала краской из баллончика щиты силовиков и ограждение. На суде Тихон всю вину взял на себя — мол, он наносил краску на щиты, и заявил, что «каждый порядочный человек так бы сделал».

Софья Малашевич, услышав, что прокурор требует для Тихона полтора года заключения, произнесла: «Клянусь, Тихон не заслуживает такого наказания… Тихон десять тысяч раз уговаривал меня отойти от этого ограждения. Он пошел под эмоциями — ему девушка понравилась. 2 месяца, которые он отсидел уже, достаточно, чтобы понять, что к ограждениям подходить не нужно».

В результате Софья Малашевич получила 2 года лишения свободы и до сих пор находится в Гомельской женской колонии. Тихон Клюкач отбыл наказание в 1,5 года колонии и 7 марта вышел на свободу. Сейчас Тихон в Варшаве, на днях собирается ехать воевать в Украину.

«Самое досадное, с чем я не могу смириться, — что Беларусь стала плацдармом для российских войск»

— Тихон, вы недолго побыли в Беларуси после отсидки. Какой увидели страну, что изменилось, по вашему мнению?

— То, что я увидел после тюрьмы, — это ужас, это страх, это то, что я не хотел увидеть и не ожидал увидеть. Если говорить о внешнем виде городов, о Бресте и Минске, то очень мало людей на улицах, люди неяркие, неинтересные, несмешливые — совсем не такие лица, которые я привык видеть на белорусских улицах.

Но самое досадное, с чем я не могу смириться, — что Беларусь стала плацдармом для российских войск в их агрессии в отношении Украины. С одной стороны, это неожиданно. А с другой — а чего еще можно было ожидать от диктатора Лукашенко? Он всегда был врагом Беларуси, белорусской независимости. Поэтому вполне логично, что то, что от этой независимости осталось, он отдал Путину. Мне кажется, теперь уже весь мир понял, кто такой Лукашенко.

— Когда началась агрессия России в отношении Украины, вы еще сидели в могилевской тюрьме. Доходили ли до вас новости? Как вы узнали, что происходит?

— Я вышел на свободу 7 марта, две недели еще был в Могилевской колонии, когда началась война в Украине. С одной стороны, я был шокирован, но было логично ожидать такого результата, что Лукашенко будет помогать Путину. Да, новости отчасти доходили. Кое-что узнавали из официальных телеканалов, с официальной государственной пропаганды (БТ-1, БТ-2, ОНТ). Что-то доходило от родственников, когда у нас были звонки родным. Естественно, мы не могли иметь полного представления, что у нас происходит, но какая-то картинка у нас была.

«Я буду делать все, чтобы вернуться в новую Беларусь»

— Встречались ли в Беларуси вы со своими одноклассниками, друзьями? Изменились ли люди, по вашему мнению?

— Смотря о каких людях речь. Потому что есть много людей в Беларуси, которым все равно, что происходит. То есть есть есть большая прослойка населения, о которой говорят, что им нужна только «чарка и шкварка». Эти люди не изменились, и чтобы они изменились — я даже не знаю, что должно произойти. Но когда мы говорим о людях активных, о людях забывчивых, о тех, кто неравнодушен — все печально. Потому что много людей сидит, много сидит и моих друзей, много людей в эмиграции.

Ну, а те, кто не сидит и не в эмиграции, — эти люди ждут. Они находятся в Беларуси и говорят: «Мы ждем. Мы ждем, когда что-то начнется, сдвинется». Но, к сожалению, нет сейчас в Беларуси никакой возможности для протестов.

— Да, часть сидит, часть в эмиграции, и неизвестно, вернутся ли они. А кто будет делать те изменения, кто будет возрождать ту Беларусь?

— Я не могу сказать, что вернутся все, но многие чувствуют свою ответственность и свою причастность к Беларуси. Даже если они не вернутся, будет какая-то солидарность и помощь в строительстве новой Беларуси от тех, кто останется за границей. Это во-первых. А во-вторых, многие вернутся. Например, я. Я хочу вернуться и буду делать все, чтобы вернуться в новую Беларусь.

«Моя борьба пока что не закончена. Собираюсь в Украину в полк Кастуся Калиновского»

— Как вы устроились в Польше? Понимаю, что в эмиграции нелегко.

— Что касается устройства, мне бы хотелось, чтобы я увидел от наших так называемых демократических лидеров нечто большее по отношению к политзаключенным, чем то, с чем я столкнулся сейчас. Эти люди фактически страдают за создание новой Беларуси, и им нужна большая поддержка, как финансовая, так и поддержка их семей, помощь с тем же выездом из Беларуси. Потому что люди выходят из колонии наедине со своими проблемами.

Что касается моих планов, то моя борьба пока что не закончена. Скорее всего, я на этой неделе собираюсь в Украину в полк Кастуся Калиновского. Подготовка будет на месте.

Война, по моему мнению, не такая страшная, как тюрьма или колония. Потому что ни в тюрьме, ни в колонии, когда человека избивают или над ним издеваются, у него нет возможности ответить, дать отпор. А там в руках будет автомат. Там будет враг. Будет все по-другому.

— Вам всего 19 лет. Может, лучше пойти учиться — в Польше же есть программа Калиновского, в других странах тоже есть программы поддержки молодых белорусов.

— Возможно, пойду учиться позже. А сейчас я не могу сидеть в Польше или Литве, так как в Украине белорусы воюют за свободную Украину против кровавой диктатуры, против Российской империи, против Путина, против орков. И в будущем они, может, будут воевать за освобождение Беларуси от Лукашенко.

«Я на улице никогда не выходил за каких-то кандидатов: они меня вообще не интересуют. Я выходил за новую Беларусь»

— Тихон, еще до уголовного дела вы немало суток отсидели в Бресте. Что не устраивало, почему начали выходить на акции протеста?

— Я в протестном движении с весны 2020 года, с начала президентской кампании. Причем я не сторонник тех кандидатов в президенты, которые тогда начали выдвигаться. И, честно говоря, мне из тех кандидатов никто не нравился.

Я считаю себя белорусским националистом, я человек правых взглядов, и мне вообще не нравится то, что происходит в нашей стране под гнетом Лукашенко. То, что у нас нигде нет белорусского языка, белорусской культуры, о демократии вообще нечего говорить. В стране, во-первых, диктатура. Во-вторых, это диктатура полностью пророссийская.

А кандидаты — это политики. В 2020 году были одни кандидаты, в 2024 году будут другие. И я на улице никогда не выходил за каких-то кандидатов: они меня вообще не интересуют. Я выходил за новую Беларусь, за Беларусь, в которой будут разговаривать по-белорусски, за Беларусь, в которой будут честные выборы, за Беларусь, в которой будут уважать закон, в которой люди будут уважать друг друга, за Беларусь, в которой люди не будут бояться милиционеров. За Беларусь, в которой преступники будут держать ответственность за свои действия.

«Сначала отсидел 7 суток, потом еще 45 суток»

— И все же расскажите о своих первых задержаниях. Вы же отсидели в Бресте еще до уголовного дела.

— Первый раз меня задержали в ночь с 9 на 10 августа в Бресте. Людей вышло немного, не было никаких шествий, люди стояли по подворотням и боялись выходить, потому что было много милиционеров, военных. Мы с друзьями вышли на улицу Советскую, развернули флаги, начали скандировать «Жыве Беларусь!», повели за собой народ. Позже я пытался поставить людей в сцепку, когда впереди стояли уже ряды ОМОНа. Меня задержали, привезли в изолятор в Ленинском РУВД, свозили в изолятор в березу, а потом уже снова в Брест в СИЗО. Это было ужасно: переполненные автозаки, избиения. Камера в СИЗО была рассчитана на 6 человек, а нас там сидело 23. Я вышел на свободу 16 августа. По всей стране начались большие акции.

В следующий раз меня задержали 6 сентября в Минске, когда мы вместе с Соней Малашевич вышли на Марш единства. Попали на Окрестина, вышли под подписку.

Что касается следующих 45 суток, я сидел в Бресте, у меня был очень интересный свидетель на судах — заместитель начальника Ленинского РУВД подполковник Самосюк. Я не признавал вину, получил сначала 15 суток. Потом добавили еще два раза по 15 — в сумме я тогда просидел 45 суток (часть срока в Бресте, часть в Столине). Вышел, пару недель побыл на свободе, а потом меня вызвали в Минск, вроде на допрос, и там мне сообщили, что прокурор изменил меру пресечения. Так что я по своей глупости сам к ним и приехал.

«Тема политзаключенных уже отошла, к сожалению, на второй план»

— Потом было уголовное дело, суд в Минске. Даже на видеоролике, который представил МВД, было видно, что вы ничего не раскрашивали — только снимали на телефон. Вас шокировал тогда такой жестокий приговор — реальная тюрьма?

— Приговором не был шокирован. Шокирован был условиями содержания. Колония № 15 Могилева — по жестокости на втором месте после Новополоцка. Я считаю, что нужно говорить больше о нечеловеческих условиях содержания, так как тема политзаключенных уже отошла, к сожалению, на второй план.

В колониях все политзаключенные носят желтые бирки на груди — как евреи в гетто времен нацистской Германии. Избиение политзаключенных, когда они приезжают в колонию, совершенно неадекватное отношение со стороны администрации. Лишают посылок, передач, свиданий с родственниками. Безосновательно помещают в карцер. Вообще, наша пенитенциарная система никого не исправляет, она вполне карательная. Отношение к политзаключенным более жесткое, чем отношение к обычным уголовникам.

— Сколько времени вы провели в ШИЗО и за что?

— Я в ШИЗО в сумме провел 55 суток. Помещали туда и просто за то, что человек политзаключенный. Я довольно много рисовал, когда находился в следственной тюрьме № 8 в Жодино, много карикатур рисовал на этого шкловского… много сделал рисунков на национальную тематику с бело-красно-белым флагом, с гербом «Погоня». Первые 10 суток ШИЗО получил именно за это.

В Могилевскую колонию мне удалось пронести пять номеров газеты «Новы час» — меня «заложили», и за это я отсидел подряд 30 суток. С выходами на 1 день. То есть за разное…

— Что самое тяжелое было за решеткой?

— Самое тяжелое, что на унижение, унижение, жестокое отношение, на издевательства, на избиение — нет никакой возможности дать никакой ответ. Это самое худшее.

«Беда в том, что никто из наших так называемых лидеров и не звал народ к сопротивлению и решительным действиям»

— Где вы научились так красиво рисовать? Плюс к этому у вас еще такое знание истории Беларуси и прекрасный белорусский язык.

— Рисовать я нигде не учился и ни в коем случае не считаю себя художником. Рисование в тюрьме для меня — это часть борьбы, попытка привлечь внимание и к положению политзаключенных, и к белорусской истории, культуре. Для меня это только средство, это ни в коем случае не цель.

— Может, это временно, пока у вас другие приоритеты — прежде всего борьба? А в будущем — мне кажется, если есть талант, его нужно развивать.

— Пока не знаю. Не имею времени думать об этом. Я думаю о другом.

Белорусы уже должны понять, что мирным протестом мы никогда не добьемся того, чего хотели добиться. Наступает такое время, когда нужно переходить к методам силового сопротивления, методам прямого действия. Только так мы сможем победить этот режим, эту диктатуру. Других путей, кроме силового, у нас сейчас нет.

Белорусы показали, что они были готовы действовать. Беда в том, что никто из наших так называемых лидеров и не звал народ к сопротивлению и решительным действиям. У нас «топили» за мирный протест. Мне кажется, что у нас люди были готовы к большему. Люди были готовы — но, к сожалению, их никто никуда не повел и ничего не подсказал.

Это и есть наша основная проблема. Она не снизу, она не в массе — масса готова что-то делать. Масса готова действовать. Люди, которые могли бы повести эту массу, никуда не ведут…

— Но большинство лидеров в тюрьмах, многих посадили задолго до выборов, до активизации протестов.

— Да, посадили. Посадили людей, которых я всегда уважал: Николая Статкевича, Павла Северинца. Оставшиеся … честно говоря, я не знаю, в чьих интересах они работают сейчас. Я не вижу от них решительных действий. От большинства из них я вообще ничего не вижу сейчас. Поэтому я очень скептически отношусь и к штабам Цепкало и Бабарико. Особенно скептически отношусь к офису Тихановской — то, что я вижу в эмиграции. Поэтому поеду воевать за Украину. В такое время, когда люди борются, я не могу находиться в Варшаве.