Дамский «Cталин»

Продолжаем публиковать отрывки из книги Андрея Санникова «Белорусская Американка или выборы при диктатуре».

Начало публикаций здесь.

- Говорил он тихим голосом. Такая манера была в советские времена у партийных функционеров. Так они поднимали свою значимость, заставляя собеседника невольно напрягать слух и пытаться различить невнятное бормотание какого-нибудь надутого индюка. Зайцев говорил тихо, в усы. Смотрел преимущественно в стол, изредка бросая на меня взгляд, который, видимо, должен был казаться проницательным. Курил. Правда, тут он дал маху. Не может «сталин» курить тонкие дамские сигареты.

Я бы и не знал, что меня привели к председателю КГБ, если бы накануне в камеру услужливо не подкинули газету с фотографиями всех членов лукашенковского правительства. До этого мне и в голову не приходило интересоваться, как выглядит тот или иной «министр». Я газету просмотрел и поэтому Зайцева узнал. Иначе подумал бы, что это какой-то очередной гэбешник рангом повыше.

Мой привод к Зайцеву также был выдержан в сталинских традициях. Из камеры меня вывели 31 декабря незадолго до отбоя. Камера готовилась отметить Новый год, сделали даже «селедку под шубой», благо селедку, свеклу и лук время от времени давали на ужин. На подоконнике стояла елочка из перевернутой виноградной веточки с игрушками из сигаретной фольги. Незадолго до Зайцева водили к Орлову, и я даже не попросил, а скорее поставил его перед фактом, что мы собираемся встречать Новый год. Орлов что-то сказал про режим, но как-то неубедительно. Я понял, что запрещать бдение после отбоя в эту ночь не будут.

После появления в «американке» большой группы задержанных 19 декабря, где-то через пару дней, отключили внешнюю антенну. Во многих камерах были телевизоры, сигнал был плохой, но все же хоть что-то разобрать можно было. Какое-никакое отвлечение от невеселой действительности. Антенну отключили, по гэбешному обыкновению соврав, что там что-то сломалось, и население «американки» осталось не только без зрелищ, однобоких новостей, но и без часов, которые в камерах были запрещены.

Я заслужил искреннее уважение сокамерников, подсказав способ оживления телевизора. Антенну мы сделали из очков в железной оправе. У соседа были запасные. Сняли с дужек пластиковые наконечники, воткнули в гнездо, и сигнал стал пробиваться. Затем мы усовершенствовали «антенну», приставив к ее концу железную тюремную миску, «шлёмку». Поворачивая «шлёмку», можно было добиваться довольно сносного сигнала. Наша «антенна» ловила больше каналов, чем стационарная.

Стол готов, телевизор работает, в душ сводили, осталось только дождаться полуночи и встретить наступивший 2011 год. И тут меня выдергивают из камеры, ничего не сообщают, ведут неведомо куда. Показаний я не давал, значит не к следователю. Вывели из здания тюрьмы, повели в здание КГБ. Значит, все же к следователю. Иду с трудом, нога перебита. Заводят на тот же этаж, где расположены кабинеты следователей. Проводят по длинному коридору и заводят в кабинет в аппендиксе. В кабинете никого. Обычный служебный гэбешный кабинет, но на одного человека, значит — начальственный. Память вычеркнула обстановку комнаты, хотя помню, что я ее разглядывал. Предлагают присесть. С трудом опускаюсь на стул у стенки, конвоир стоит рядом. Заходит усатый начальник, Зайцев, просит пересесть к столу, отпускает конвоира.

Зайцев предлагает кофе. Не отказываюсь. Надеюсь, что начальственный кофе будут качественный. Оказался дерьмовым, под стать учреждению.

Зайцев начал говорить, и я с трудом верил своим ушам. Полилась такая совковая чушь, знакомая по плохим пропагандистским фильмам, что с трудом верилось в реальность происходящего. Партийно-сталинская манера говорить еле слышно в данном случае была кстати. Не надо было прислушиваться, ничего важного для себя, для дальнейшего общения с карателями в словоизвержении Зайцева быть не могло.

Шпионаж...иностранные агенты... государственный переворот...терроризм...миллионы долларов...Гусинский...Березовский...взрывчатка...боевики...оружие...остальные раскололись...из тюрьмы можно и не выйти...чистосердечное признание...подумайте о семье...нам все известно...миллионы долларов...измена родине...кто руководит...

Иногда Зайцев просто умилял и обескураживал.

- Знаете, что всем шпионам и агентам у нас нужно? Какова их цель?

- Может, безопасность? - предположил я, ошибочно думая, что имею дело с ответственным за эту самую безопасность.

- Их цель — наш народ. Вот наше главное богатство и наш секрет.

-???

Вываливая на меня весь свой бред, Зайцев в какой-то момент вышел из себя и забыл про то, что должен говорить тихим и внушительным голосом. Когда я, возражая ему, сказал «это мой город и моя страна», Зайцев перешел на крик. «Много себе позволяете, да кто вы такой, да кто дал право!» - орал он. Это было понятно, он-то пришлый, как и большинство из моих палачей.

Принудительное общение наконец закончилось. Меня привели в камеру, где две «наседки», назовем их «животное» и «мент», продолжили меня обрабатывать. Они приводили в пример по крайней мере трех бывших сокамерников из числа арестованных за Площадь, которые были «умнее», писали Лукашенко, правильно и подолгу общались с Зайцевым и либо уже вышли, либо вот-вот выйдут. Понятно стало, почему я оказался именно в этой камере. У них были лучшие показатели по перевоспитанию.

Тем не менее Новый год мы встретили с елкой, селедкой «под шубой» и российско-белорусской попсой в телевизоре. Все как положено.

Следующая принудительная беседа с Зайцевым состоялась 16 января. К ней меня хорошо подготовили. Каждый день гоняли с больной ногой вверх-вниз по крутой лестнице со всеми вещами, включая матрас и постель, на личный досмотр в бетонном подвальном помещении. Раздевали догола, ставили голым к стене в жуткий холод, с наслаждением разбрасывали все вещи по полу, заставляли приседать на больной ноге. Имитировали перевод в другую камеру. Люди в масках исподтишка били по ногам, трещали над ухом электрошокером, колотили дубинками по железной лестнице во время спуска. При выводе из камеры до боли стягивали запястья наручниками, делали «ласточку», задирая скованные за спиной наручники до хруста в суставах, больно тыкали дубинками в спину.

По возвращении в камеру за меня принималось «животное», весьма умело истеря, что из-за меня люди страдают. Позднее вступал «мент», который по-хорошему убеждал начать давать показания.

Во второй раз, 16 января 2010 года, Зайцев показался еще отвратительней. Он требовал признаний, заметно нервничал, даже срывался на гневные тирады в мой адрес, забыв о своей «сталинской» маске. Видимо, нужны были результаты «раскрытия заговора», а их не было.

Зайцев угрожал моей жене и сыну. Его выкрик о том, что с ними поступят самым жестким, крайним образом нельзя было не принять всерьез. Куда жестче, если Ира рядом в камере «американки», а Даньку собираются отдать в приют. Понятно стало, что Зайцев угрожал физической расправой над ними. На мой ошеломленный вопрос «как вы можете?», он прошипел что-то вроде «хватит уже церемониться». Трудно представить, чтобы министр, да еще носящий генеральское звание, открыто угрожал убийством женщины и ребенка.

Я с трудом выдержал эту вторую встречу с председателем КГБ, подумал, что при следующей встрече сорвусь. Но, к счастью, третьей встречи не было.

Несмотря на общий угрожающий тон бесед, Зайцев два раза «прокололся». Первый раз, когда он спросил, что означает лозунг моей кампании «Пора менять лысую резину!». Произнеся его, он не выдержал и засмеялся, тут же испуганно закашлявшись. Он хорошо знал, что и главного гэбешника тоже прослушивают и, наверняка, нас снимали на камеру.

Второй «прокол» был существенный: он сообщил мне, что необходимое количество подписей собрали только два кандидата. Позднее я даже пытался вызвать его в суд в качестве свидетеля, чтобы он это подтвердил. Конечно, он не явился, и, конечно, не подтвердил бы, даже если бы явился. Ведь получается, что уверенный в своей безнаказанности и в прочности режима Зайцев откровенно признался мне в том, что власти сфальсифицировали выборы. Из 10 кандидатов в президенты необходимые 100 000 подписей собрали всего двое. Значит, и зарегистрированы должны были быть двое. Думаю, что Зайцев выносил Лукашенко «за скобки» и имел в виду двух оппозиционных кандидатов. Но он не погрешил бы против истины, если бы говорил обо всех десятерых кандидатах. Лукашенко подписей честным образом не собрал бы.

Сложно придумать более абсурдную ситуацию: председатель КГБ признается в фальсификации выборов в разговоре с кандидатом в президенты, обвиняемым в организации протеста против фальсификации выборов.

Признание Зайцева было откровенно наглым. Фактически он признался в том, что власти понимали, что диктатор проигрывает, цинично манипулировали избирательными процессами, жестоко подавили мирную демонстрацию, протестовавшую против этих манипуляций, бросили в тюрьмы людей за то, что они не воспринимали фальсификаций.

Продолжение следует