«Дознание длилось 19 часов. Наконец сняли наручники»

Валентина Олиневич, мама политзаключенного Игоря Олиневича, передала для публикации отрывки из дневника сына.

«Я хочу, чтобы люди обратили внимание, что происходит в нашей стране, – говорит Валентина. - Сегодня – это бесчеловечное обращение и пытки наших близких и детей, а ведь завтра такому обращению можете подвергнуться и вы, и ваши дети».

Отрывки из дневника Игоря Олиневича публикует сайт ucpb.org.

Я включался только, чтобы сказать «Не знаю, не был» и вновь уходил в беспамятство. Второе правило гласит «Не бойся». Кто испугался – уже побежден. Стоит показать страх – и ты на крючке. На некоторое время сняли шапку. За столом сидел только один: «Эх, хороший ты парень. Инженер, здоровый образ жизни ведешь, спортом занимаешься. Нельзя так пропадать. Я же и сам понимаю, что вы очень многое правильно говорите, вот только реализация… А может ну его все это?

Снова нацепили шапку на глаза. Пришел некто новый. Он не стал всесторонне распрягать, а со всем внушением, отборными фразами и специфическим тоном стал втирать, какое же я типа «сцикло». …Снова ожидание. Ужасно хотелось пить и подмывало стрельнуть сигаретку. Но я знал, что этого делать нельзя. Любую просьбу нужно ставить в формат требования. Третье правило – «не проси». Любая просьба делает психологический климат мягче и может быть именно эта капля будет достаточна, чтобы перевесить чашу весов в их пользу.

Сняли шапку, принесли еду. Опера сидят потухшие, исчерпались. Чего-то ждем, очень долго. Через маленькую форточку пробивается свет. Значит, уже день. Вдруг подъем. Снова коридорами, лестницами, коротким переходом по внутреннему дворику, мимо множества кабинетов с табличкой «идет допрос». Заводят к следователю. Тут же адвокат. Все культурно. Вручается ордер на арест по обвинению в акции у ИВС на Окрестина. Начинается допрос, на часах 16.00. В их лапах уже сутки. Дознание длилось 19 часов. Наконец-то сняли наручники… Это волшебное ощущение свободы подвигать руками….

Обыск. Изъятие вещей, отшмонали берцы, дали какие-то тапки довоенных времен. Уже не выдерживаю, засыпаю прямо на лавке в отстойнике. Поднимают, ведут в большой круглый холл с массивными стенами. Узкая лестница на второй этаж. Ощущение, что попал в некий симбиоз противоядерного бункера и коллизея. Горизонтальная решетка закрывает весь проем со второго этажа на первый. В середине – центральный пульт с телефоном. Конвоир ведет меня вдоль дверей, одна за другой, по кругу. В руках у меня матрас, подушка, простыни. Остановка, открывается дверь №3 и я захожу в камеру. Никого. Два железных шконаря с жесткими прутьями, два табурета, вмонтированных в стену. Такой же стол. В углу пластиковое ведро с крышкой. На тумбочке стоит поднос: картошка, селедка, сок. Маленькое окошко за двойной решеткой в виде намордника связывает с внешним миром. С видом на кирпичную стену. Дверь с лязгом захлопывается. Падаю на матрас и моментально проваливаюсь в сон.

Проснулся от того, что в камеру вошел старший прапорщик и потребовал доклады. «В камере один человек, писем и заявлений нет, прогулка 1 час. Дежурный по камере Олиневич» - так звучало каждый день. Тянулись часы… Заняться было решительно нечем. Дикий холод и сквозняк, но закутаться одеялом нельзя. Для тех, кто попадает сюда без теплых вещей – это пытка. Особенно чувствуется отсутствие обуви. Ноги продувает в любых носках, даже вязаных. Помогает лишь укутывание стоп в свитер. Но это – мелочи. Самое важное – вокруг постоянная тишина, отсутствует время. Иногда доносятся шаги, скрип наручников, лязг «кормушек» (вертикальная дверца в двери для подачи пищи), «маяковые» уведомляющие удары в дверь, свист и шепот контролеров (они не разговаривали!).

За несколько дней начинаешь ловить и распознавать малейшие звуки. В сутки кормушка открывается несколько раз: завтрак, обед, ужин, лекарства. Дверь открывается 4 раза: утром и вечером в туалет, еще утром на обход дежурного, один раз на прогулку (если есть). И так месяцами, у некоторых годами с круглосуточными люминесцентным освещением.

(продолжение следует)