«Политические»: точки над «і»

В феврале партийные активисты заявили о необходимости создания экспертного Совета по определению политзаключенных.

Специально созданная координационная группа "За волю" начала проведение тематических круглых столов, где встал вопрос о едином списке "политических". Есть расхождения между общественно-политическими активистами и представителями правозащитных организаций во взглядах на уголовные дела Александра Крутого, Юрия Чигилейчика и Александра Молчанова. Претензии к правозащитникам - что они отказались от этих трех "спорных кандидатов в политзаключенные", затянув с определением "своих", "национальных" критериев политически мотивированных дел - были озвучены на страницах "Новага Часу" в статьях Татьяны Шапутько. Из них следует, что возмущение вызывает в основном "официальный" список политзаключенных на сайте Правозащитного центра "Вясна", который группа "За волю" считает неполным.

Чтобы артикулировать все важные акценты в деле признания-непризнания "политических", заместитель руководителя ПЦ «Вясна» Валентин Стефанович представляет правозащитный ракурс проблемы.

Списки политзаключенных: нюансы

Создание единого списка политзаключенных - на сегодняшний день головная боль не только белорусского общества. Так, после президентских выборов 2010 года в Украине новая волна политического преследования стала серьезным вызовом украинскому обществу. В этом году в свете предвыборных протестов эта тема приобрела большую актуальность в России. И в каждой из стран эксперты отмечают "неоднородность" списков политических заключенных и объясняют это тем, что по сравнению с советскими временами меняются приоритеты и методы властей. Тем самым усложняются задачи для правозащитного сообщества - требуется более точный и многосторонний анализ дел, чтобы в каждом конкретном случае выделить политическую составляющую.

Представляется очевидным, что "общественной" экспертизы в таком серьезном деле недостаточно, даже если на первый взгляд все карты сходятся. Валентин Стефанович считает, что монопольного ключа на составление списков политзаключенных не должно быть ни у кого, но вместе с тем подчеркивает важность профессионального подхода к этому делу. "Основное - вопрос профессиональной оценки и подтверждения своих выводов анализом, конкретными фактами, - говорит правозащитник. - Я понимаю, что политические партии и движения могут иметь свой интерес в признании лица политическим заключенным. Например, потому что он "свой", они не могут его бросить, и по другим причинам. Но правозащитники в этой ситуации должны занимать абсолютно независимую позицию, не принимать каких-то конъюнктурных решений, независимо от того, от кого они исходят. Мы должны стараться называть вещи своими именами. Пример - 19 декабря: никто не говорил, что люди, которые били стекла Дома правительства, абсолютно невиновны, мы говорили о том, что уголовное дело, возбужденное по статье о массовых беспорядках, является абсолютно непропорциональной реакцией властей, что никаких массовых беспорядков не было. То, что были признаки других правонарушений, мы не отрицали. О таких вещах надо говорить абсолютно беспристрастно. Что касается различных взглядов и мнений, то они и должны быть, наверное. А что касается "Вясны", то мы не составляем "официальные" списки политзаключенных, как написала Татьяна Шапутько. Это списки тех, кого признает политзаключенными ПЦ "Вясна". Мы согласовываем свою позицию и с другими правозащитными организациями, в частности, с Белорусским Хельсинкским Комитетом, Центром правовой трансформации, комитетом "Солидарность" и другими коллегами. И если в списке на нашем сайте "кликнуть" на фамилию политзаключенного, то можно прочитать краткий аналитический обзор его дела, где объясняется, почему мы делаем вывод о политическом контекст его дела. Но наше мнение иногда не совпадает с мнениями политических субъектов".

Как пример таких несовпадений можно привести первую судимость сегодняшнего политзаключенного Николая Автуховича: правозащитный центр “Вясна” не видел политических мотивов в том уголовном деле и расценивал ситуацию как связанную с его бизнесом, а политик Александр Милинкевич считал, что дело связано с политическим преследованием, и Автухович в этой связи был в списке политзаключенных. Есть и другие примеры, когда резонансные дела, попав в центр внимания общественности (в том числе и в отношении общественно-политических активистов), правозащитники не признавали "политическими". "Так получилось с делом Андрея Бондаренко, - рассказывает Стефанович. - Мы не пришли к окончательному выводу об исключительно политическом его характере, хотя и не исключали этого. Там был один нюанс, который вносил сомнения: был заметный личный след в отношениях между ним и бывшим партнером по бизнесу, который позже проверял фирму Бондаренко уже как сотрудник государственного органа. При таких обстоятельствах было сложно сделать вывод, было ли дело связано с политическим преследованием (потому что он баллотировался на выборах и незадолго до этого вступил в ОГП). Но я абсолютно не хочу сказать, что Андрей Бондаренко был осужден справедливо, что не было никаких нарушений. И то, что он был оправдан, в конце концов, свидетельствует, что он был осужден незаконно. Однако незаконность осуждения тоже не является дефиницией политического дела".

О "национализации" критериев и опасности заимствований

При более-менее внимательном изучении проблемы становится ясно, что необходимость в выработке национальных критериев определения "политических" дел объективно отсутствует. Их наличие даже противоречило бы принципу универсальности, к которому стремится международное правозащитное сообщество. Существуют критерии, выработанные авторитетными международными организациями - институтами Совета Европы, "Международной амнистией", Human Rights Watch. Белорусские правозащитники руководствуются этими критериями (что видно и из обзоров уголовных дел на сайте "Вясны"). Проблема заключается немного в ином: "В ряде случаев мы абсолютно спокойно и сразу можем квалифицировать дело как политически мотивированное, - объясняет Валентин Стефанович. - Например, если это связано с реализацией человеком одного из своих гражданско-политических прав и свобод - свободы ассоциаций, свободы собраний, свободы выражения мнений и т.д. Или если есть очевидный политический мотив - в действиях лица или в действиях государства в отношении этого лица. Но есть более замаскированные случаи политического преследования. И может сработать "эффект Жовтиса", как я называю. Это известная история, когда в Казахстане правозащитник совершил реальное ДТП со смертельным исходом, но отношение со стороны властей было непропорциональное: фальсифицировались материалы уголовного дела, очевиден был обвинительный уклон и желание власти посадить таким образом Жовтиса в тюрьму. То есть был явно политический мотив. Так вот, задача правозащитников - этот мотив увидеть и его обосновать. Потому что без обоснования, почему мы именно этот мотив считаем политическим, очень трудно определить то или иное дело как "политическое".

Российский правозащитник Сергей Давидис ("Союз солидарности с политзаключенными"), модифицируя критерии экспертов Совета Европы, стремился решить еще одну существенную проблему - "проблему Чикатило" (имеются в виду граждане, безвинно репрессированы за его преступления). То есть, от политических заключенных очень важно отграничить заключенных по общественно значимым неполитическим делам, в которых при желании можно найти политический мотив власти. Как пример в Беларуси Валентин Стефанович приводит "дело Ковалева-Коновалова": "При желании мы можем найти политический мотив властей в этом деле. Но можем ли мы говорить, что это политическое дело? Если бы они, например, по своей воле заявили, что совершили теракт в политических целях, они бы были политическими террористами и в широком смысле их можно было бы назвать политзаключенными, но - требовать не их освобождения, а справедливого суда с соблюдением всех процессуальных норм и, конечно, неприменения смертной казни при любых обстоятельствах".

То есть, основная сложность для правозащитников заключается не в критериях, а в подходах, трактовании этих критериев. "Понятно, что каждая страна пытается каким-то образом при этих подходах отразить те нюансы, которые есть в этой стране. И, конечно, мы должны прийти к универсализации критериев и определений, но понимаем, что подходы при этом останутся несколько отличающимися". И в этом кроется опасность слепого заимствования у тех же российских правозащитников, "пока белорусы определятся со своими". Здесь нужна бдительность, так как в некоторых подходах соседей заметен отпечаток громких уголовных дел - "дела Ходорковского" в России, "дела Тимошенко" в Украине и др. Например, украинские правозащитники пишут: "кроме дискриминации по политическим мотивам тех, кого власть считает своими оппонентами, она иногда прибегает к преследованию своих сторонников или исполнителей своих репрессивных решений - в результате внутренних споров, недоразумений или с целью замаскировать выборочные репрессии". "Это ситуация, когда между ведомствами начинается некая "война"- то, что у нас очень часто бывает между прокуратурой и КГБ, КГБ и МВД, - объясняет Стефанович. - Однако лично я к такому подходу отношусь критически, поскольку таким образом мы можем сказать, что и Полудень и Байкова также подпадают под критерии политических заключенных. То есть мы их поставим на одну ступень с осужденными по делу 19-го декабря - Санниковым, Бондаренко, Статкевичем, с Беляцким и другими политзаключенными!"

Российские правозащитники при одном из подходов говорят, что политическое преследование может быть, если "осуществляются массовые кампании по борьбе с отдельными видами правонарушений, совершаемых определенными категориями или группами лиц". "В нашем случае это кампании по борьбе с торговлей людьми, с наркоманией, с коррупцией, где действительно очень много бывает нарушений и осуждения бывают очень сомнительные, когда, например, происходят провокации, - проводит аналогию Стефанович. - Но можем ли мы говорить, что они носят политический характер?" По словам правозащитника, "Вясна" все же склоняется к классическим критериям “Международной Амнистии”. И, когда представители "Вясны" и БХК в прошлом сентябре в Киеве обсуждали проблему с коллегами из стран СНГ, то сообща пришли к выводу, что за основу могли бы взять модель “Международной Амнистии”, разделяя политзаключенных, в широком смысле, на две большие группы - "узники совести" (их свобода ограничена тюремным заключением или другим способом исключительно из-за политических, религиозных или других убеждений, пола, расы, языка, этнического, национального или социального происхождения, имущественного статуса, родственных отношений, сексуальной ориентации и др. характеристик личности; ими не считаются люди, которые прибегают к насилию или пропагандирующие насилие и вражду) и "политические заключенные" (любые заключенные, дела которых имеют значительный политический, в широком смысле, элемент: либо мотивы действий заключенного, или сами эти действия, или мотивация властей).

Например, полностью подпадают под определение политзаключенного "Международной Амнистии" "бобруйские анархисты" - правозащитники требовали пересмотра их дел справедливым судом, отмечая несправедливый и не всесторонний характер суда и явно непропорциональный характер приговора.

Называя другие примеры, Валентин Стефанович отмечает, что в Беларуси в принципе не так часто инкриминируют в политических целях насильственные действия. "Хотя такие случаи были, но они отличались тем, что (как нам казалось) это осуждение по уголовным делам, которые не имели места. Тот же Сергей Парсюкевич, которого обвиняли в насильственных действиях в отношении сотрудников милиции, когда он находился в ЦИПе. Но обстоятельства самого дела свидетельствуют о том, что жертвой применения незаконной физической силы стал как раз сам Парсюкевич, его избили сотрудники милиции в изолированной камере. Когда по "делу 14-ти" людей осудили за участие в групповых действиях, грубо нарушающих общественный порядок, Андрея Кима параллельно обвинили в насильственных действиях против сотрудников милиции. Однако в ходе суда ни один из видеоматериалов не засвидетельствовал, что Ким нанес удар сотруднику милиции. Все держалось исключительно на показаниях милиции, и при таких обстоятельствах мы считали, что вина Кима не доказана, не установлена судом. А в основном политзаключенные осуществляли какое-то свое право - без применения насилия. Тот же Сергей Коваленко обвиняется в хулиганстве и угрозе насильственных действий в отношении сотрудников милиции. Но если смотреть суть дела, то сотрудники милиции, которые ждали его внизу, когда он слез с елки, начали его там задерживать и бить при этом. Очевидно, не Коваленко совершал угрозу насилия, а все было наоборот".

О делах "спорных кандидатов"

В ответ на обвинения в том, что правозащитники не следят за делами Александра Крутого, Юрия Чигилейчика и Александра Молчанова, которых "отказалась взять под свою опеку", заместитель председателя "Вясны" утверждает, что это не так. "Во-первых, без наличия полной информации о том или ином деле утверждать заведомо, скажем так, что оно носит политический характер, - я повторюсь, это непрофессиональный подход, - объясняет свою позицию Стефанович. - Во-вторых, мы имеем информацию относительно всех этих дел, причем из разных источников. Просто я бы сказал, информация, которой мы располагаем, может носить непубличный характер. Есть неписанный кодекс - и я не буду озвучивать информацию, которая может навредить прежде всего самим этим лицам, которые находятся в заключении. Информацию, которая может носить личный характер (например, о состоянии здоровья кого-то или иное), я считаю, публично озвучивать не нужно, но мы принимаем ее к сведению и оцениваем при принятии того или иного решения".

Правозащитник отмечает еще один важный момент: о некоторых вещах можно говорить только на этапе судебного разбирательства. Во время суда видно, признает ли человек вину, насколько приемлемые доказательства, насколько они соответствуют принципам допустимости, заложенным в Уголовно-процессуальном кодексе, - и говорить о каком-то предвзятом отношении, обвинительном уклоне и т. д. можно только после суда.

"Да, суть дела Чигилейчика заключается в том, что при нем был обнаружен метадон. Я не знаю и на данном этапе не могу утверждать, что ему его подбросили. Все станет ясно в ходе суда. Относительно того, что он был избит, то принципы свободы от пыток одинаковы для всех, нет разницы, "политическое" это дело или нет. Как мы знаем, к сожалению, пытки часто используются в иных целях, не политических - чтобы выбить какие-то показания. Это нарушение прав человека, и с этим надо бороться - но это не равно "политическое" дело", - указывает на очень важный момент Стефанович и добавляет, что наличие процессуальных нарушений в том или ином деле также априори не является равным "политическому" делу. "К сожалению, есть проблемы с правосудием в стране, мы знаем случаи незаконного осуждения граждан. Да, это жертвы судебной системы, нарушений прав человека, но процессуальные нарушения не обязательно свидетельствуют о политическом характере дела. Здесь очень важно смотреть на мотивы, суть случившегося. На причинно-следственную связь, если уж совсем просто говорить, - между тем, что случилось, и последствиями. А также - направленны действия против представителей государственных органов или против физического лица и т.д."

Ситуацию с Александром Молчановым правозащитники рассматривают как более сложную, поскольку возобновлено уголовное дело против него за оскорбление государственной символики. "Но статья, которая предусматривает ответственность за оскорбление государственной символики, 370-ая Уголовного кодекса, не предусматривает санкции, связанной с лишением свободы, максимальная санкция там связана с ограничением свободы - так называемая "химия". Это означает, что по этой статье лицо нельзя взять под стражу, - обращает внимание Стефанович. - Молчанов находится сейчас в СИЗО не потому, что возбуждено уголовное дело за оскорбление символики, а потому, что он подозревается в совершении преступления группой лиц, в краже имущества. Мы знаем только то, что произошло. Вопрос доказанности-недоказанности - это уже дело адвоката и суда".

Правозащитники заявляют о намерении отслеживать суд: чтобы не было предвзятого отношения к Молчанову, чтобы в отношении него соблюдались все процессуальные гарантии, чтобы суд не носил обвинительного уклона из-за того, что он политически активный человек. "И, конечно, если все это будет происходить, то можно будет говорить об "эффекте Жовтиса". Но это можно будет увидеть только во время суда. Сейчас об этом невозможно что-либо говорить. И здесь мы не можем требовать немедленного освобождения Молчанова".

По словам Стефановича, в части государственной символики можно говорить, что есть политический мотив в действиях Молчанова, если он действительно это делал (вины своей он не признает), либо политический мотив со стороны государства. Относительно еще двух "спорных кандидатов в политзаключенные" правозащитники пока не могут сказать о политических мотивах со стороны государства или в действиях этих лиц.