«Все началось с запаха свободы»: как я уехал из Беларуси в Америку

Сейчас, после двадцати лет американской жизни, я с улыбкой вспоминаю свои первые впечатления.

Меня много раз спрашивали, почему я уехал в Америку и нравится ли мне здесь. Ни на первый, на второй вопрос я не могу ответить однозначно.

Уехал я, потому что не мог оставаться. К 1996-му году я уже успел побывать инженером в НИИ порошковой металлургии, завлитом «Альтенативного театра», автором сценариев двух художественных фильмов и режиссером довольно популярной телепрограммы «Столица», которую выпускали сначала «World TV», а затем «Свой круг». Ну, и чем еще только не занимался... до всем известных выборов 1994 года и референдума 1995-го. После этого работать в области мультимедиа стало совершенно невозможно. Как, в принципе, и в любой другой. По крайней мере для меня.

И до этого в Беларуси существовала цензура. Вернее она никогда с советских времен и не прекращалась. Это сейчас всем кажется, что вот при Лукашенко стало плохо, а до него все было хорошо. Это не совсем так. И до Лукашенко в Беларуси было плохо: коррупция, рэкет, беззаконие,- но при нем все стало не в пример хуже. Особенно для людей творческих.

Цензура зашкаливала. Людей, часто моих знакомых, арестовывали, и они исчезали в неизвестном направлении. Молодежь и пенсионеров избивали на улицах. Демонстрации протеста разгоняли со звериной жестокостью. Теле и радио каналы и студии закрывались безо всяких объяснений. От всего этого у меня просто руки опускались. Происходящее вызывало отвращение. Многие мои коллеги уехали в Россию или Украину. Некоторые нашли компромиссные решения на месте. Мне это все не подходило.

Год я прожил, не выходя из дома. Зарабатывал написанием так называемых «кинороманов». А потом появилась возможность эмигрировать в США, и я ни секунды не раздумывал.

Сейчас, после двадцати лет американской жизни, я с улыбкой вспоминаю свои первые впечатления. Поначалу я был ужасно разочарован. Там, где я ожидал увидеть колоссальные здания из стекла и бетона, торчали приземистые строения из фанеры и пластика, вместо трехкомнатной квартиры в кирпичном доме, я оказался в крохотной двухкомнатной квартирке со стенами из ДСП, на улицах, где почти не было тротуаров, красовались приличные колдобины. Даже люди, которые меня окружали, говорили в основном по-русски. Понадобилось немало времени и умственных усилий, чтобы я стал видеть окружающий мир совсем в другом свете.

Все началось с запаха свободы. Именно с запаха. Вернее его отсутствия. Свобода не пахла. Совсем! Стоило мне только ступить на американскую землю в аэропорту Кеннеди, как я поразился чистоте воздуха. И это посреди громадного Нью-Йорка. А когда я оказался в Рочестере, где мне предстояло прожить более двадцати лет, то даже нью-йоркский воздух не показался мне таким уж и чистым. Улицы здесь не пахли сгоревшим бензином, грязью и мусором. Люди не пахли, ни потом, ни парфюмом. Они не пахли деньгами или их отсутствием. Все были одеты примерно одинаково: в легкие рубашки и шорты или джинсы. С людьми в костюмах и платьях я столкнулся гораздо позже. Но и они пахли свободой. Свободой зарабатывать и иметь деньги в соответствии со своими желаниями и способностями, и без постоянной необходимости с кем-то делиться. Кто не мог зарабатывать деньги по тем или иным причинам, тоже не был обречен на нищенское существование. Общество нашло множество способов помочь больным и убогим жить сытно и достойно.

Что же касается пластмассовых домиков. Во-первых, они оказались не такими уж и пластмассовыми, а во-вторых, в своем стремлении к свободе и независимости американцы предпочитают отдельное жилье, пусть даже изготовленное из недорогих материалов. В высоких кирпичных домах в основном живут только больные или самые малообеспеченные люди. Свой дом или таунхауз могут позволить себе практически все работающие семьи. Поэтому Рочестер, город с миллионным населением, по размерам намного превышает Минск. Большую часть его улиц и переулков заполняют не многоэтажки, а одноэтажные дома или таунхаузы на несколько семей.

И последнее, о чем я хочу рассказать, это об отношении американцев к выходцам из бывшего Советского Союза. Все мы здесь «русские» за исключением украинцев. Украинцев американцы знают, а беларусов нет. Как только мы говорим, что мы из Беларуси, из Сити оф Минск (а бывших минчан в Рочестере полным-полно), американцы важно кивают, но это просто из уважения, так что автоматически приходится пояснять, что это между Польшей, Украиной и Россией. Можно было бы упомянуть и балтийские страны, но их американцы тоже не знают. Так вот, отношение к «русским» у американцев крайне положительное. Многие из них знают, что Путин – это зло, а некоторые даже знают, что Лукашенко – это тоже зло, но они ни в какой степени не отожествляют это зло с остальными «русскими» точно также, как не привыкли отожествлять себя со своими президентами. Политика – это одно, а реальная жизнь – совсем другое.

Американцы – люди доброжелательные и открытые, и, в отличии от того, что нашептывает «зомбоящик», не испытывают к «русским» ни ненависти, ни даже негативных чувств. Не верите, приезжайте и посмотрите сами. Уверен, вам понравится.

Евгений Рутман, специально для Charter97.org