Футбол, Господь и анестезия

Было несколько моментов, когда это переставало быть спортом, а становилось эпосом, драмой.

Моя мама всплескивала руками и упрекала меня: «Как ты можешь, ты же интеллигентный мальчик. Сидишь, как кот на толчке, и пялишься в этот свой футбол…» Планировали интеллигентного мальчика, а получился футбольный болельщик…

Я очень комплексовал по этому поводу какое-то время, пока не узнал (и пока маме не сказал), каким болельщиком был Шостакович, каким болельщиком был Юрий Трифонов…

И все мои знакомые знают: раз в два года летом меня просто нет на этом свете. Я смотрю футбол – и знаю: что-то меня непременно поразит. Кто мог предположить, что я буду болеть за сборную Ирана, буду подпрыгивать, желать им победы, чтобы они молились своему Аллаху, который должен меня уничтожить?

У меня есть прощающее меня объяснение. Футбол это наркотик, дозволенный обществом. Он обезболивает. Когда я смотрю «Франция – Аргентина» (это из ближайших примеров), я не помню фамилию президента страны, не помню, чей Крым, сколько мне лет, что у меня болит, что кто-то рядом болен, что есть вина, ответственность… Это всё анестизируется.

Футбол это всегда шанс, это всегда лотерейный билет. И самое невероятное может случиться в самом проходном матче.

Вдруг что-то случается, и на твоих глазах исполняется воля богов. На твоих глазах мяч отскакивает от штанги, прокатывается по линии ворот и почему-то закатывается в ворота. Или не закатывается. Лучшие моменты в футболе, как в древнегреческом эпосе, это когда в человека вселяется Бог, а потом Бог уходит и человек озирается удивленно: что это было? кто я?

За полвека своего боления помню несколько мгновений, когда разверзались небеса и Бог говорил что-то вроде: «Эти». Или: «Так победят сегодня русские», как в известном стихотворении Дмитрия Александровича Пригова про Куликовскую битву.

Это не про спорт, не про ногомяч, а про то, что Господь вдруг говорит: «Эти». Отчего, почему – да нипочему. «Я так сказал, и всё», — как Иову.

На моей памяти было несколько моментов, когда это переставало быть спортом, а становилось эпосом, драмой.

1982 год. Чемпионат мира. Полуфинал ФРГ – Франция. 3:3 после дополнительного времени. Штилике не забивает пенальти и падает на одиннадцатиметровую отметку, закрыв лицо руками. И его уводит Литтбарски, и утешает его… Телевидение прозевало следующий пенальти , но показало что-то гораздо более ценное. Лицо Литтбарски наполняется светом, и он поворачивает голову Штилике в ту сторону, где Шумахер взял пенальти. И Штилике поним ает: если они и погибнут, то не из-за него. Небеса его простили! Вот весь этот эпизод, который мне запомнился покадрово – это не про футбол.

Или матч, лет десять назад, где «Манчестер Юнайтед» — с Фергюсоном, Гиггсом, ван Нистелроем – должен был выиграть в последнем туре у команды, которая уже вы-ле-те-ла, и ей, в общем, ничего не нужно было, кроме чести. Я даже не помню ее название. «Манчестер» не забил. Последние десять минут матча все одиннадцать человек, игравших против «Манчестера», мучились в своей вратарской. Пять или семь штанг, перекладина, рикошеты, мяч катался вдоль линии ворот… Мяч не заходил в ворота, и всё.

И когда ван Нистелрой бил на 89-й, что ли, минуте, мяч попал в ногу одного защитника, потом в бедро другого защитника, отскочил в штангу, и укатился прочь. И Нистелрой поднял голову наверх и посмотрел туда. Мол, ты чего это? За что? Что вообще происходит?

Они понимали, что этого не может быть – чтобы «Манчестер» вот этим не забил. И это тот самый момент, когда ты понимаешь, что разверзаются небеса и Господь говорит: «Эти».

Виктор Шендерович, nevasport.ru