29 марта 2024, пятница, 11:11
Поддержите
сайт
Сим сим,
Хартия 97!
Рубрики

Блогер показал, что на самом деле происходило в ГУЛАГе

32
Блогер показал, что на самом деле происходило в ГУЛАГе
Фото: Wikiwand

Вся правда про сталинские лагеря.

Давно хотел написать пост о ГУЛАГе с рисунками и воспоминаниями узника Виктора Гребенникова — и вот, наконец, делаю это, пишет известный белорусский блогер Максим Мирович в своем ЖЖ.

Что самое интересное и одновременно жуткое — я давно видел эти рисунки и читал воспоминания Виктора о ГУЛАГе, и думал что в процессе работы над постом я легко их найду в интернете — но все эти работы мне пришлось собирать по разным ресурсам и каким-то отсканированным детским рефератам. В современной России про эти ужасы ГУЛАГа никто не пишет — видимо, кому-то очень не хочется, чтобы люди видели правду о сталинском режиме — вместо этого в новостях показывают, как "счастливый народ" несёт охапки красных цветов к памятнику вождя.

Никто не рассказывает и правды о сталинских лагерях, а иногда и вовсе говорят — мол, " и правильно, что туда отправляли людей, там были всякие уголовники!" На самом деле сталинские лагеря мало чем отличались от нацистских — просто во вторых трупы несчастных узников сжигали в крематориях, а в первых — сбрасывали в шурфы шахт либо мерзлые траншеи, которые по весне засыпали землёй. Вот и вся разница. И в те, и в другие часто попадали обычные люди, которые власти посчитали "неугодными".

Несколько слов о том, кто нарисовал все эти рисунки и написал тексты. Виктор Гребенников попал в ГУЛАГ ещё в юности, в 20 лет, и прошёл все ужасы сталинских лагерей на собственном опыте — в голодном 1947-м году умеющий рисовать Виктор подделал хлебную карточку, чтобы не умереть с голоду, за что его посчитали "политическим врагом государства" и отправили в советский концлагерь на 20 лет по 58-й статье. Сперва Виктор попал на медную шахту в Карабаш, за несколько месяцев превратился в "доходягу", после чего его взяли художником в "культурно-воспитательную часть", чтобы рисовать наглядную агитацию — это и спасло жизнь Виктору. В ГУЛАГе он провёл шесть лет и был освобождён с полным снятием судимости в 1953 году, после смерти Сталина.

Виктор Гребенников сумел не сломаться — он стал известным учёным-энтомологом, специалистом по разведению и охране насекомых, также какое-то время Виктор работал директором детской художественной школы. Дома у него был шмелепитомник, муравейник, в банках жили тарантул и каракурт. Виктор смотрел, как из куколок появляются бабочки, как ребенок радовался своим наблюдениям и открытиям, и говорил, что именно микромир является носителем главных тайн мироздания — и тем звеном, которое способно восстановить Землю.

Но до конца дней Виктора мучили кошмары о годах, проведенных в ГУЛАГе, с повторяющимся сюжетом — ночью к нему врываются в дом и забирают "досиживать" 14 "сталинских" лет. В последние советские годы Виктор опубликовал свои воспоминания и рисунки о тех годах, о которых я вам расскажу в сегодняшнем посте.

Автопортрет и «Мои университеты».

В самом начале своих воспоминаний с рисунками Виктор поместил свой автопортрет. Виктору здесь 22 года. Когда Виктор работал над своими воспоминаниями, он написал следующие строки:

«Сейчас мне 61 год, но до сих пор два-три раза в неделю меня посещают страшные сны с натуралистически ясными подробностями: будто времена изменились, меня взяли досиживать мои 14 «сталинских» лет, и я снова в лагере, в этапе или на пересылке. И все это — живо, сверхреально, с такой страшной, безысходной тоской о детях, внуке, недоделанных делах, недописанных книгах, со скорбью о всех несчастных, опять согнанных новыми деспотами за колючую проволоку, что кошмары эти затем по полдня не дают работать, сосредоточиться и я подолгу живу одновременно в двух мирах — сегодняшнем и том, лагерном.»

А это — карта пунктов ГУЛАГа, которую Виктор с грустной Иронией назвал "Мои университеты". Под картой Виктор описал каждый из лагерей, обязательно прочитайте.

1. Миасс, 1947 г. Мне 20 лет. Арест. КПЗ, первые тюремные ужасы.

2. Златоуст,1947–1948 г. Одна из самых страшных и крупных тюрем СССР. Следствие. Выездная сессия областного суда: 20 лет лагерей. Этап в Челябинск.

3. Челябинск. 1948 г. Пересылка. Я уже доходяга, едва жив, духовно сломлен.

4. Карабаш, 1948–1950 г. Лагерь: начальник майор Дураков, изверг, садист. Уголовники и 58-я статья, 1000–1200 человек. Медные шахты, торфодобыча, известковый карьер, столярка. Недолго в ней поработав, угодил в «нулевку» — почти на верную смерть. (примечание - закрытые зоны в Карабаше оставались до самого конца СССР и неизвестно, что с ними сейчас.)

5. Кыштым, 1950–1951 г. Лагерь, около 800 «врагов народа» и уголовников. Перевал руды и меди с узкоколейки на широкую. Я работаю в КВЧ художником.

6. Увильды. 1951–1953. Лагерь, около 1000 человек 58-й статьи, уголовников. Начальник — майор Лавров (редкий случай — неплохой мужик). Работы на стройках, графитовом и других заводах, иа лесоповале. Я — художник, геодезист. Умер Сталин, и счастливейшим летом 53-го года я — на свободе.

7. Одлян — лагерь для малолеток. Оттуда к нам, во «взросляк», регулярно поступало подросшее пополнение с уже богатым «опытом». Одлян и сейчас продолжает свою страшную «работу» (примечание - имеются в виду последние годы СССР).

8. ЛЭП Тайгинка — Увильды. Я не подозревал, что в 1952–1953 годах воздвигаю своими руками памятник лагерникам этих мест — трассу высоковольтной линии. Пусть этот мой многокилометровый мемориал (вместо крестов — опоры) стоит здесь вечно.

9. «Челябинск-40» — район озера и поселка Татыш и других пунктов. Первый в СССР комбинат ядерной смерти. Масса лагерей. «На атоме» работали смертники.

В следующем разделе публикую тексты-воспоминания Виктора, его рисунки а также его подписи к ним.

Что на самом деле происходило в ГУЛАГе.

«В каждом из великого множества лагерей Южного Урала было примерно по тысяче народу — кроме более крупных лагерей. Тот, в который попал я, с издевательским названием-кличкой «Первомайка», был смешанным: уголовники содержались вместе с 58-й статьей — «врагами народа». Выживали здесь немногие. Проходил месяц, второй — ив зоне становилось заметно меньше народу. Нары мои стояли так, что через уголок окна было видно, как ночью вывозили за зону трупы на санях, влекомых черным быком с одним рогом.

Сдающий трупы — связку мерзлых полускелетов из морга — отворачивает брезент, а принимающий считает их, с размаху пробивая железнодорожным молотком с длинной рукояткой шары стриженых черепов: для верности, чтоб не выехал кто живым, и для твердости счета. Сверившись по бумажке, выезжают за ворота.»

Наши трупы вывозят за зону пробивая молотком головы. Карабаш, 1948

«Возили таким манером не очень далеко, до ближайшего старого отвала выработанной медной шахты. И так до следующего этапа, когда по узкоколейке подгоняли товарные вагоны, набитые людьми, и зона вновь делалась многолюдной.

Как-то подвыпивший надзиратель разоткровенничался мне: приняли 14 трупов, а довезли… 13! Ведь пробивали, мол, башку каждому — куда ж проклятый зэ-ка («з/к» — так нас. заключенных, когда-то звали-писали) делся? Сопровождающих двое, один другому не доверяет, завернули обратно. Проехали полпути: «а он, гад, лежит мерзлый, голый в канаве у дороги — выскользнул, значит, как ледышка, пока ехали-трясли. Обрадовались мы: треснули его посильнее пару раз по башке шкворнем, довезли до места все 14. покидали вниз. А то было совсем струхнули, а теперь хорошо и спокойно».

Доходяга из нулевки. Многие из них варили искрошенную пайку в крутосоленой воде. В результате — опухание, морг, ствол старой шахты. Карабаш, 1948

«Я уцелел чудом. Преодолеть год «нулевки» («нулевка» — категория неработоспособных от голода и мук доходяг) и не оказаться на дне старой шахты с пробитой головой мне помогли эстонцы. Один барак был полностью занят ими; все они сидели по 58-й, держались дружно, сплоченно, и от охотников до посылок из дому — «урок», «полуцветных», «шакалов» — организованно отбивались палками.

Я рисовал им маленькие карандашные портреты, которые они как-то умудрялись переправлять на волю, минуя цензуру, в свою далекую Эстонию. Быть может, у детей иль внуков этих замечательных натурщиков еще хранятся мои лагерные рисунки. Зарабатывая так свой кусочек хлеба, я был уверен, что его не отнимут блатные: из эстонского барака я почти не выходил несколько месяцев. «Нулевочные» дистрофия, цинга, пеллагра начали отступать, заглох туберкулез…»

«Нулевка» в бане. У нас были натуральные хвосты — выступал копчик. Я свободно охватывал свою талию — сходились пальцы. Карабаш, 1948

«А вот другая картина. Развод, то есть вывод за зону на работу. Ворота лагеря открыты, за ними — автоматчики, резкие крики конвоя, собачий истошный лай. Низкое утреннее солнце равнодушно золотит окрестные горы, вышки, пар изо ртов строящихся бригад. Слева — наш оркестр: труба, тромбон, баян, барабан, скрипка, дирижером-скрипачом был высокий пожилой зэ-ка, эстонец в пенсне Римус.

Развод контрагентских бригад на объекты работ. Карабаш, Челябинск, 1950

— Становись! Стройсь! Взяться под руки! Музыка! Первая пятерка — вперед! Гав, гав! Вторая пятерка: Гав! гав! гав! Третья!.. Звучит марш, хрипло лают овчарки, быстро, почти бегом выходят пятерки, пятерки… Справа от ворот, чтобы все видели, — два очередных трупа, с густыми жжеными цепочками автоматных — в упор — дырок на груди, животе, лице; поверх — фанерный щиток, на котором мною (я уже работал художником в культурно-воспитательной части — КВЧ) написано: «Это будет с каждым, кто совершит попытку к побегу». А за воротами конвой громко выкрикивает навеки запомнившуюся формулу:

— Бригада, предупреждаю! При попытке к побегу, за невыполнение требований конвоя в пути следования и на объекте работы конвой применяет оружие! Шаг влево, шаг вправо считаются побегом! Следуй вперед!

— Вот ты, а ну сбегай за доской!

— Начальник, ведь застрелишь…

— Что, еще повторять?! — и бедняга, наверняка чуя, что это — смерть, шел на нее почти с радостью. Вдруг команда конвоя: — Бригада, ложись! — и длинная над головами очередь с острым запахом пороха, а тому, кто за доской, — в спину, голову, грудь, а потом сапогами, стволом, прикладом, собаками… Не думаю, что только садизм был стимулом расстрелов «бежавших», говорили, что за каждого убитого конвой получал от государства деньги. Очень бы надо установить сейчас, каком из стимулов тогда на самом деле действовал.»

«Враги народа» — обитатели эстонского барака. Слева — скрипач по фамилии Римус. Карабаш, 1949. Наглядная агитация у вахты (табличка — моей работы). Карабаш, 1949

«С 1948 года нас уже не кидали в шахты, а зарывали в землю. Есть и мои скромный вклад в эту горестную процедуру. Я писал по две фанерных бирки для мертвых: буква и двух-трехзначное число, одна бирка побольше — на колышек поверх могильника, другая, с дыркой, маленькая — зачем-то привязывалась к ноге трупа шпагатом.

В каждой секции барака висели «Обязанности и права заключенных» — страшный документ за подписью министра внутренних дел СССР Л. П. Берии. Сохранился ли у кого экземпляр этой зловещей бумаги? А мне начальник КВЧ регулярно вручал очередной ГУЛАГовский набор предупреждении, назиданий, призывов, которые я писал крупно железным суриком на всех четырех стенах над верхними нарами каждой секции. «Только честным трудом завоюешь право на досрочное освобождение» — это было еще одно глумление, так как зачетов (когда, скажем, за полтора года лагерей засчитывалось два, как, например, на Колыме уголовникам с не очень большими сроками) в наших уральских лагерях не было вовсе.

Конечно, ни одной фамилии контрагентских садистов-конвоиров я не знаю. Забыл чины-фамилии начальников надзора, комендатур, оперуполномоченных. И все же кой-кто запомнился. Это — начальник лагеря майор Дураков (не шучу, действительная фамилия), чье хобби были «смотры» расстрелянных в «побеге»; мой непосредственный начальник КВЧ старший лейтенант Рязанцев — недалекий, злобный солдафон-бериевец; из внутрилагерных надзирателей отличались жестокостью и ненавистью к зэ-ка сержанты по фамилии Столбинскнй и Хайло. Однофамильцев прошу не обижаться, но этот маленький списочек ведь не помешает нам в пору гласности, не так ли?»

Пишу лозунги в секции (комнате) жилого барака. Наши 4 местные нары; х/б 3го срока. Карабаш, 1950. Нач. лагеря майор А. Дураков. Нередко был пьян, и весь путь от уборной до штаба, застегивая бриджи, не мог попасть пуговицей в петлю. Карабаш, 1949

«Люди, будьте бдительны.» Вместо эпилога.

Свои воспоминания о ГУЛАГе Виктор закончил так:

«Почему нацистские военные преступники, истреблявшие советских людей, осуждены, скрывающиеся — разыскиваются до сих пор, а вот командование бериевского ГУЛАГа, лагерей, тюрем, надзиратели, конвоиры, творившие фактически то же по отношению к своему же, многострадальному советскому народу, живы-здоровы, при орденах-медалях, солидных пенсиях? Ведь эти сталинские сатрапы, в прошлом полуграмотные, но поднаторевшие за эти годы, а главное, прикрываемые своими более молодыми почитателями-покровителями, могут объединиться и совершить непоправимое. Ох, как узнаю я сегодня их голос в публикациях иных газет и журналов!

…Уходя в 1953 году из лагеря, я давал подписку Советскому государству о неоглашении всего мною испытанного. Я и молчал, особенно при Брежневе, когда имя Сталина при докладах во Дворце съездов опять вызывало аплодисменты и овации, и выползла вновь гадина-лысенковщина (см. хотя бы БСЭ, 1974, т. 15, с. 84), и народ начал опять озираться и говорить шепотом. А сейчас, в пору гласности и на склоне лет считаю себя обязанным отказаться от той подписки и рассказать обо всем увиденном и пережитом со своими же документальными рисунками.»

Эти рисунки и тексты-воспоминания Виктора Степановича Гребенникова впервые были опубликованы в журнале "Наука и Жизнь" в 1990 году. В эпиграф своей статьи о лагерном прошлом Виктор поставил слова Юлиуса Фучика: "Люди, будьте бдительны".

В современной российской "Википедии" в статье о Викторе Гребенникове нет ни слова ни о его рисунках, ни о его лагерной биографии...

Напишите в комментариях, что вы думаете по этому поводу.

Написать комментарий 32

Также следите за аккаунтами Charter97.org в социальных сетях